Молодые московские режиссеры экспериментируют с Шекспиром


На московской сцене вышли два новых спектакля по Шекспиру. Премьеры многое роднит: играются на малых сценах известных театров, поставлены молодыми режиссерами и в предельно мрачной стилистике. И там и тут не то что не появится свет в конце тоннеля — даже не забрезжит. Можно, конечно, вспомнить, что прилагательное «мрачный» в английском языке появилось именно благодаря великому барду (как и еще пара тысяч новых слов). Но все же точно ли Шекспир — одна сплошная беспросветность?

Молодые московские режиссеры экспериментируют с Шекспиром

В «Мере за меру» режиссер исследует «растерянность и беспомощность человека перед встроенными инстинктами». Фото: Пресс-служба Театра Маяковского

Пьеса «Мера за меру», может быть, не столь обласкана режиссерским вниманием, как те же «Гамлет» или «Король Лир», но тем интереснее — шекспировские строки легко прикладывать к любому времени. В Маяковке этот сюжет возник из Лаборатории игрового театра, прошедшей к юбилею легендарного режиссера и педагога Андрея Гончарова, возглавлявшего Театр Маяковского больше тридцати лет. Три лучших эскиза были отобраны с перспективой доработки до полноценных спектаклей — «Мера за меру» Александра Золотовицкого стала первой премьерой из этой серии, пополнившей репертуар.

На темную сцену под красным светом прожектора выкатывается стол — двигают его полуобнаженные извивающиеся люди в страшных масках. На столе — свернувшись калачиком, в отчаянии закрыв глаза, заткнув уши — лежит Изабелла (Наталья Палагушкина), главная героиня «антикомедии» (так в пику жанру обозначили действо современные постановщики). Девушка готовится к постригу, и вся эта свистопляска вокруг нее, в белоснежном послушническом одеянии, до которого так и норовят дотронуться похотливые анонимы, с одной стороны, — обозначает безумный мир, который только и заслуживает того, чтобы от него отречься (но разве он так просто отпустит?), а с другой — человеческие пороки, с которыми предстоит ожесточенная борьба. По злому року судьбы именно эта чистая душа, уже все для себя решившая, испытает на себе весь натиск окружающего мрака. Понятно же — и тьма идет на свет…

Брата Изабеллы Клавдио (Всеволод Макаров) приговорили к смертной казни за связь до брака, хоть и по любви. Жесткие порядки ввел Анджело (Евгений Матвеев) — наместник герцога Вены (Дмитрий Гарнов), известный своим благочестивым образом жизни и справедливостью. В спектакле Анджело — этакий современный менеджер. На обтянутом зеленым сукном столе у него — куча красных папок с делами. В руках — кофейная чашечка на блюдце. Он решил спасти город от разврата — при том, что начинать, по сути, надо бы с него самого. Изабелла просит за брата — благодетель Анджело требует в качестве оплаты провести с ним ночь. Девушка уверена, что Клавдио лучше примет смерть, чем допустит ее позор, — но тот униженно уговаривает ее пойти на этот грех («Бог простит»).

Драма на сцене Маяковки все больше напоминает цирковое представление — только не доброе и не веселое (хотя юмора в спектакле много). Это скорее атмосфера фрик-шоу. Вокруг шатаются пьяные горожане, безглазые держатели домов терпимости, всклокоченные продажные дамы с потекшей тушью… Последние приметы человеческого облика стираются от выбеленных лиц и угарных танцев под электронные биты. Средневековые костюмы соседствуют с современными (Анджело, например, в классической «двойке»), а светящийся крест, венчающий декорацию над головами героев, то и дело разъезжается в разные стороны — подлинной добродетели нет ни в ком.

Драма на сцене Маяковки напоминает цирковое представление — только не доброе и веселое, а скорее фрик-шоу

В финале лукавый наместник выведен на чистую воду, а вернувшийся герцог — тайно наблюдавший за всеми его беззакониями — предлагает руку Изабелле. Это у Шекспира. А в спектакле все гораздо злее. Герцог только с виду приличный человек — и девушка, конечно, станет жертвой его домогательств. В полупомешательстве от горя она поджигает город и всех его жителей.

Молодые московские режиссеры экспериментируют с Шекспиром

Макбет (Дмитрий Гизбрехт) и его супруга (Мария Смольникова) — в трактовке шекспировской драмы в Театре наций. Фото: Пресс-служба Театра Наций

В Театре наций поставили другую шекспировскую пьесу — «Макбета». И если Александр Золотовицкий, играя на грани фола и мрачного драйва, все же талантливо выдерживает баланс, то здесь, у режиссера Елизаветы Бондарь, с этим сложнее: кажется, ей «балансировать» не очень-то и хочется.

Главное событие ее «Макбета» — герой, вернувшийся с какой-то войны, контужен (шрам в пол-лица), и все его окружение мы видим сквозь призму этой травмы. Скорее даже не видим, а слышим — большую роль в постановке играют звуки: артисты постоянно извлекают их то из развешанных повсюду металлических листов, то с помощью огромного железного дерева в центре сцены… Вокруг что-то вроде зомби-апокалипсиса. Обломки, осколки, провода, окровавленные лица, а вместо кинжала — кусок трубы. Речь героев повреждена: они дезориентированы, все время переставляют местами слова и буквы — иногда выходят забавные каламбуры. У каждого своя «поломка» от войны: кто-то без конца всхлипывает, кто-то заикается, кто-то стонет.

Дальше, стараясь сильнее воздействовать на зрителя, режиссер перегружает известный сюжет эффектными приемами. Когда на сцене появляется одна окровавленная голова в прозрачном мешке — поеживаешься. Когда кровавое явление повторяется — веет самолюбованием режиссера по поводу собственной смелости. Наследник нюхает что-то наркотическое и разговаривает дерганым речитативом под кислотными бликами — допустим. Но сцена соития Макбета со старухой-колдуньей (понятно — ради власти герой не брезгует ничем) и иные физиологические «подробности», как и россыпь вульгаризмов, — начинаешь ощущать: то, что вроде бы должно смешить, становится до тошноты невыносимым. Возможно, в этом состояла сверхзадача режиссера.

Сам Макбет — актер Дмитрий Гизбрехт, только что фантастически сыгравший Хлудова в ленкомовском «Беге», в этой премьере продолжает тему помешательства, но сравнить две эти роли просто невозможно — здесь он почти все время ползает и падает, речь смазана настолько, что ее не разобрать. Претензия на злободневность очевидна, спектакль можно назвать эффектным и — невнятным, вытерпеть все действо до конца, пожалуй, сможет лишь особенно принципиальный зритель.

Хотя — «над ранами смеется только тот, кто не бывал еще ни разу ранен». Как знать.

Источник: rg.ru